Беседа десятая

 

 

Валютный курс и изменение структуры цен. Несоответствие структуры мировых цен технологической структуре нашей экономики. Действие "мотора" инфляции. Необходимость остановить этот процесс. Издержки автаркии много меньше потерь от "либерализации". Скрытое или явное субсидирование цен? Финансовый централизм или прямое распределение ресурсов? Неготовность российской экономики к переходу на финансовые регуляторы

 

 

-- Вы говорили, что российской экономике сейчас сильно вредит неадекватный валютный курс. Поясните, пожалуйста, вашу мысль.

-- Дело в том, что объективно существует реальная покупательная способность рубля на внутреннем рынке. Например, один килограмм цемента стоит столько-то, железа -- столько-то, проезд в автомобиле -- столько-то. Аналогичные товары и услуги, например, в США имеют долларовую цену. Исходя из этого, можно вычислить средний валютный паритет, принимая в качестве весов или национальную структуру производства в России, или национальную структуру производства в США. Понятно, что результат в обоих случаях будет разный, так как различаются удельные веса отраслей там и здесь. Паритет валют можно рассчитать также по отдельным народнохозяйственным агрегатам, например по фонду потребления, по инвестициям, по военной продукции. Через это внешнее зеркало выявится, что соотношение покупательной способности рубля и доллара в разных отраслях разное. Сегодняшняя числовая характеристика относительной ценности, то есть покупательной силы, рубля и доллара очень далека от того, что называется у нас биржевым валютным курсом. Например, был период, когда валютный курс составлял 50--60 рублей за доллар, но в инвестиционной сфере он равнялся тогда примерно двум рублям за доллар, а в сфере производства оружия рубль оценивался в два раза дороже, чем доллар. В некоторых сферах инвестирования оборонного сектора при переоценке предприятий оказалось, что долларовая оценка в десять раз превышала рублевую. Это было еще до либерализации цен. Политические пертурбации, которые у нас произошли, сопровождаются, как известно, всякого рода экономическими трудностями. Услуги, оказанные нами западному миру в период перестройки, могли бы отчасти и оплачиваться. Вместо этого Запад предоставлял нам кредиты, которых мы набрали очень много. Эти кредиты давались не на экономические цели, а в качестве политической поддержки Горбачева. Далеко не все они льготные: многие были предоставлены на весьма жестких условиях. В результате нагрузка на наш валютный бюджет очень сильно возросла -- пришлось обслуживать долг, платить проценты.

Обслуживание долга при сохранении наших импортных потребностей (зерно, продовольствие) в сочетании с падением производства привело нас за короткое время к страшному дефициту валюты. Свободной валюты в стране не стало, а спрос на нее оставался очень высоким, так как есть спекулятивные сферы, где с помощью доллара можно совершать сверхприбыльные торговые операции. Мы оказались в таком положении, когда цена доллара стала искусственно и сильно завышенной. Она не имеет никакого отношения к внутренней покупательной способности валют, а отражает эффективность спекулятивных операций.

-- Можно ли считать эту ситуацию следствием структурного неравновесия нашей экономики?

-- Нет, все гораздо проще. Допустим, кто-то у нас покупает доллар за рубли. С этим долларом он едет на Запад, покупает там, например, спирт и продает его опять же у нас за соответствующую цену. То же самое происходит с сигаретами и другими ввозимыми товарами. Таким образом, имеется определенный набор продукции, на которую покупательная способность доллара за рубежом и рубля у нас соответствует биржевому валютному курсу.

Такая ситуация отражает тот факт, что происходит колоссальный рост доходов, имеющих некий целенаправленный спрос. Иными словами, есть группы населения, у которых доходы относительно быстро растут, при том что основная часть населения беднеет. У этих доходных групп есть свои стандарты престижного потребления. Они заинтересованы в том, чтобы держалась спекулятивно высокая цена доллара, а рубль, соответственно, девальвировался. Именно соотношение этой спекулятивной цены доллара с дешевым рублем и с умеренной ценой на сбалансированном рынке Запада принимается за коммерческий валютный курс. По нему доллар и продается в нашей стране очень выгодно.

 

-- Какое отношение имеет к курсу доллара продажа нефти?

-- Мы продаем нефть по мировой цене. Это стимулирует ее продажу. У нас есть определенный объем внутреннего потребления нефти, и при снижающемся объеме ее производства мы можем продавать только то, что остается. Кроме того, существует определенная договоренность о поставке нашей нефти в республики бывшего СССР. Но стимулы для продажи нефти при таком искусственно завышенном курсе доллара весьма высоки.

-- Почему вы называете этот курс искусственно завышенным? Кто его завышает -- государство?

-- Государство имеет к этому отношение в том смысле, что набрало внешних долгов, но не обладает валютными ресурсами. Если бы у государства было много валюты, то оно могло бы спокойно закупить те дешевые западные товары, которыми сейчас торгуют с рук и в киосках. В результате цена доллара резко упала бы.

 

-- Но ведь вместо этого государство проводит валютную интервенцию,понижая курс доллара.

-- Да. И тем не менее курс доллара колоссально завышен, хотя государство и пытается тормозить его рост. Здесь нет никакого противоречия. Государство использует этот курс при продаже валюты импортеру. У нас много предприятий, которые не могут существовать без импорта сырья или комплектующих. При расчетах с экспортерами и при продаже валюты импортерам следует ориентироваться на так называемый коммерческий курс, то есть на низкий курс рубля -- так решило государство. Таким образом, оно делает этот курс универсальным, хотя реально он формируется по очень узкой группе товаров (алкоголь, сигареты и т.п.). Возникает вопрос: почему тем, кто собирается покупать на Западе, допустим, лекарства, государство продает валюту по тому же курсу, который складывается из соотношения цен на сигареты? В этом случае лекарства окажутся очень дорогими, поскольку валюта продается по завышенной долларовой цене.

Чтобы купить что-то за доллары, предприятия должны заплатить очень много рублей, а чтобы иметь возможность их выложить, им приходится в свою очередь резко повышать цены. Значит, искусственный валютный курс со своей стороны также ведет к росту цен там, где компонентами издержек являются импортируемые ресурсы. Кроме того, благодаря такому валютному курсу, заинтересованность в экспорте, особенно сырья, может обескровить внутренний рынок.

-- Вы говорили о несоответствии структуры мировых цен технологической структуре нашей экономики. Хотелось бы, чтобы вы пояснили это подробнее.

-- Когда говорят, что у нас обрабатывающая промышленность, а также сельское хозяйство и транспорт потребляют избыточное количество первичных ресурсов из-за сохранения в них примитивных технологий, то одновременно подразумевается, что этим отраслям дешево обходится приобретение и инвестиционных товаров, и всякого рода промежуточных продуктов и сырья, так как цены на первичные ресурсы у нас по сравнению с мировыми относительно низки. В результате технологическое отставание в неявном виде дотируется за счет ренты, то есть за счет наших природных запасов, создающих ренту.

Понятно, что если бы цены на первичное сырье не были долгие годы занижены, то, наверное, в каком-нибудь подмосковном совхозе не сжигалось бы огромное количество мазута для социальной сферы. Поэтому само сохранение низких цен на сырье и материалы является неким элементом структуры цен, который соответствует нашей структуре технологий. Эти ресурсорасточительные технологии не могли бы существовать при высоких ценах на сырье.

Сейчас цены на сырье растут. Значит требуется, чтобы названные отрасли стали конкурентоспособными и платежеспособными. Для этого необходимо снизить в них издержки. Поскольку сейчас это невозможно, то нельзя менять и структуру цен. Ее можно менять лишь по мере изменения технологической структуры экономики, то есть путем проведения инвестирования и модернизации. Все должно идти рука об руку -- модернизация, структурная политика, опирающаяся на технологический потенциал военной промышленности, изменение структуры технологий, снижение уровня издержек и в результате всего этого -- изменение уровня цен.

Когда же при сохранении прежних издержек производства начинают менять цены, вся жизнь идет наперекосяк: отрасли перестают быть рынками друг для друга, цены на их продукцию и их покупательная способность перестают соответствовать друг другу. Особенно это касается обрабатывающих отраслей. Если они не успевают угнаться за ростом цен на сырье, то перестают быть рынком, и в результате внутренний рынок сырья сужается. Предприятия перерабатывающих отраслей в такой ситуации будут закрываться, а экономика -- все более приобретать экспортно-сырьевой характер. Упадут общие объемы производства.

 

-- Каковы возможные масштабы этого процесса?

-- Это зависит от масштабов дрейфа внутренней структуры цен к мировой структуре и от скорости такого дрейфа. Другими словами, схема процесса выглядит следующим образом: свободные цены -- ценовой дрейф -- нарастание разрушительного потенциала в экономике. Понятно, что цены, не соответствующие технологической структуре, ведут к разрушению экономики. Это все равно что поставить в механизм не ту шестерню.

-- Что произойдет, если ограничить рост цен, допустим, на энергоресурсы? Наверное, в этом случае придется закрывать границу?

-- Нет, границу закрывать не надо, поскольку она у нас и так закрыта, но ужесточить контроль будет необходимо. Конечно, границы с бывшими союзными республиками останутся открытыми. Я имею в виду -- при исключении нелегальной деятельности.

-- В случае ужесточения экспортной политики придется установить контроль за вывозом очень большого числа наименований продукции. Потребуется усиленный контроль за внешней торговлей. Именно это вы и предлагаете?

-- Да, конечно. Необходимо ввести определенные таможенные правила. Кроме того, важно, каков будет внутренний рынок и каковы правила внутренней торговли.

Председатель Центрального банка Геращенко сказал недавно, что Украина требует от России очень много нефти -- 30--40 миллионов тонн, в то время как стоимость украинской продукции, которую нам нужно закупить, составляет в пересчете на нефть всего 7 миллионов тонн. Вы представляете, какой на Украине образуется дефицит нефти? Поэтому необходимо принимать жесткие таможенные меры. Вообще взаимоотношения с бывшими советскими республиками - это тема особого разговора. На мой взгляд, упадок экономик Украины, Белоруссии, Казахстана в конечном счете связан с упадком российской экономики и с полным отделением этих республик от России.

 

-- Но вы ведь как раз и предлагаете полную изоляцию их от России?

-- Тут нет никакого противоречия. Сегодня, продавая что-либо, допустим, Украине, мы не знаем, пойдет ли это на Украину или через нее. Такая ситуация, конечно, ненормальна. Я считаю, что наша помощь той же Украине требуется и должна быть явной, но это не означает, что мы не должны устанавливать с ней таможенный барьер. Такой барьер является прежде всего средством борьбы с мафиозными группами, которые охотно повезут наше сырье, допустим, в Турцию. Таким образом, одно дело -- четкая таможенная политика, направленная на борьбу с мафиозными группами и с нелегальными действиями, и другое дело -- политика явной государственной поддержки экономики Украины. Эти вещи необходимо различать.

Часто говорят, что в России занижены цены на энергию, что у нас дешевая энергия. Это не так. Просто у нас своя структура цен. Наша энергия является дешевой лишь в том смысле, что соотношение цены, допустим, одного металлорежущего станка и одной тонны нефти совсем иное, чем, к примеру, в США. Но из этого никак не следует, что мы должны спешно приводить свою структуру цен в соответствие с американской.

Конечно, чтобы навести должный порядок во внешней торговле, необходимо ввести тотальный контроль, если вам нравится такая формулировка. Сохранение внутренней структуры цен требует очень сильных протекционистских мер. И никакая быстрая внешнеторговая экспансия при этом невозможна. Протекционистские меры, со всеми их последствиями, несомненно, являются консервативным мероприятием. Но именно это сейчас и требуется. Нам необходимы здоровый консерватизм и очень медленный темп изменений. Быстрые изменения нам просто не по силам.

-- Но Советского Союза больше нет. Можем ли мы закрыться от бывших его республик?

-- Безусловно, можем! Но при этом мы должны помогать бывшим советским республикам, причем явно. То есть должны прямо говорить: наш внешний оборот позволяет экспортировать, допустим на Украину, 7 миллионов тонн нефти, а мы сознательно выделяем ей 15 миллионов тонн.

-- При этом подразумевается, что торговая граница с Украиной полностью контролируется?

-- В принципе да. Хотя, можно заключить с той же Украиной какие-то соглашения о внешней границе, об экспорте нефтепродуктов. Я не знаю, как это технически делается. Может быть, экономическая граница и останется прозрачной.

 

-- Но ведь спекулятивные операции осуществляются не только мафией, но и самими сопредельными государствами?

-- Здесь есть свои трудности. Сейчас мы создаем таможни на границе с Украиной. Но необходимо вместе с тем принимать меры для того, чтобы экономика сопредельных стран не пришла в упадок. Экономический спад в той же Украине обратной волной сильно ударяет по нам. В любом случае действовать нужно явно, чтобы процесс выстраивания экономических отношений не шел стихийно. В отношении энергоносителей, металла и прочих сырьевых товаров такой подход вполне реален.

-- Но вместо энергоресурсов и металла можно вывозить энергоемкие и металлоемкие товары?

-- Это все крохи. Уверяю вас, что косвенные способы экспорта энергии или сырья не очень доходны. Возможно, по каким-то отдельным товарам такой вариант и приемлем. Причем вывоз в этом случае поддается контролю: многие из таких продуктов транспортируются в оперативном режиме, концентрированно, магистральным транспортом, который контролируется на 80 или 90 процентов.

-- Но оставшийся бесконтрольный вывоз, пусть даже в незначительном объеме, является достаточным для раскармливания мафии?

-- Да, конечно. Но это уже другой вопрос, не экономический. Потребуется сильная таможенная служба. Понятно, что попытка сохранения старой структуры цен во многих отношениях может дорого нам обойтись. Но я уверен, что отпуск цен обходится намного дороже.

-- Существует точка зрения, согласно которой России все же следует перейти на мировую структуру цен, а те отрасли, которые окажутся в критическом положении, нужно дотировать из госбюджета. Иными словами, сторонники этой точки зрения предлагают скрытые субсидии превратить в явные. Что вы думаете об этом?

-- Это привлекательная либеральная точка зрения, но ее сторонники недооценивают серьезности проблем, возникающих при реализации данной идеи. Действительно, кажется весьма заманчивым перейти от старой системы относительно низких цен на энергоресурсы и конструкционные материалы, в которой рентная составляющая скрытым образом передается потребителю, к новой системе, где рентная составляющая будет исключена, а субсидии станут передаваться потребителям в явном виде. Другими словами, предлагается у отраслей, производящих энергоресурсы, забирать налог (ренту), а затем эту ренту отдавать тем, кто будет платить. В таком варианте есть очень много "но", и тут требуется серьезный анализ.

Почему явное субсидирование неадекватно современной экономической ситуации? Один из ответов заключается в том, что для таких явных субсидий необходимы развитое денежное хозяйство и достаточно развитые институциональные структуры. Более того, необходимо гражданское общество, в котором добросовестная уплата налогов является нормой, а не разновидностью помешательства. Нам же вместо вполне работающей сейчас схемы с неявными налогами предлагается, образно говоря, тяжелое плавание в неизведанные края. Предлагается собрать налоги, затем их правильно распределить и только потом дойти до несчастного потребителя. Однако возникает вопрос: сможем ли мы пройти весь этот путь? Во имя чего он предлагается? Наверное, во имя того, чтобы работала финансовая система, во имя рыночной экономики, где все опосредуется деньгами.

Но натуральное распределение в конце концов можно интерпретировать с позиции денежных оценок и таким образом пересчитать, какие дотации кому перепадают. Другое дело, что эти денежные оценки будут в какой-то мере произвольными. Это ведь не те оценки, которые выработала сама экономика. Тем не менее можно себе представить натуральное распределение ресурсов как некий косвенный способ субсидирования, дотирования, перераспределения гипотетических финансовых ресурсов. В наших условиях, когда финансовой институциональной среды еще нет и денежного хозяйства тоже еще нет, косвенное, а не прямое дотирование является естественным и наиболее коротким путем достижения цели. Здесь, образно говоря, срезается угол, благодаря чему мы обходим проблему отсутствия институциональной среды денежного хозяйства.

Прежде чем действовать, отправляясь от неких абстрактных принципов, необходимо посмотреть, что представляют собой на данный момент наше общество, наша экономика, в состоянии ли они идти предлагаемым маршрутом. Пока весь наш опыт показывает, что такие маневры плохо получаются, что налоговая система у нас не работает, в результате чего деньги собрать невозможно. Мы собираем деньги, что называется, под фонарем, то есть там, где легко их взять. Например, можно прижать бюджетные организации. А тех, кого нельзя прижать, оставляют в покое. Государство нажимает на те рычаги, которые поддаются нажиму, а те, у которых сила сопротивления достаточно велика, остаются неподвижными. В итоге появляются зоны ущемления, испытывающие значительный ущерб от подобных действий государства, и зоны преуспеяния, неподвластные финансовому контролю и получающие благодаря этому большую наживу.

 

-- Какие это зоны?

-- Неподвластными финансовому контролю остаются все коммерческие структуры и многие промышленные предприятия, которые используют для этой цели либо определенные бухгалтерские приемы, либо теневую деятельность. Они имеют возможность по-разному показывать свои издержки в отчетности, по-разному исчислять прибыль. Известно, что промышленные предприятия часто упрекают за преувеличение ими своих издержек и сильное занижение прибыли. А создать сейчас мощную налоговую систему очень трудно.

 

-- Какие сферы дискриминируются? Вероятно, сельское хозяйство?

-- Да, в первую очередь -- сельское хозяйство, хотя и не только оно. Сельскому хозяйству сейчас нанесен страшный удар. Ведь оно является той отраслью, которая, с одной стороны, имеет высокие издержки, а с другой -- не может бесконтрольно, как другие, повышать цены. По поводу цен на сельскохозяйственную продукцию велась жестокая борьба. Основанием для нее послужило то, что за закупочными ценами стоят розничные, то есть как бы социальные. Недаром в средствах массовой информации была развернута антикрестьянская пропаганда, горожан пугали повышением закупочных цен на хлеб. Это весьма типичная ситуация.

Масштабы явного субсидирования в сельское хозяйство сейчас очень ограничены, так как в бюджете -- большой дефицит, а вместе с тем существует необходимость сдерживать социальные цены на продукты питания в городах. Сюда следует добавить высокие, причем не поддающиеся снижению издержки в сельском хозяйстве и непрерывное изменение структуры цен в пользу сырья, энергетики. Во всем этом хороводе проблем сельское хозяйство оказалось "крайним". В результате его доходы очень сильно упали, соответственно упала и зарплата в этой отрасли. Началось снижение поголовья скота.

В свое время, как я уже отмечал, Гайдар обязан был прежде всего проиндексировать деньги на счетах сельхозпроизводителей, но он этого не сделал. Я думаю, даже Хрущев не нанес сельскому хозяйству такого страшного удара. Это самоубийственная политика, и еще неизвестно, чем все кончится, особенно в области животноводства. Наша страна очень большая, и на гуманитарную помощь она не проживет. Возможный продовольственный кризис тем более непростителен, что изначально мы располагали необходимыми потребительскими ресурсами: и мяса, и молока производили достаточно много.

Если бы не форсировалось изменение структуры цен, как это сделал Гайдар, то значительная составляющая косвенного дотирования через низкие цены могла в существенной мере предохранить сельское хозяйство от разрушения. Кроме того, значительные суммы были даны перерабатывающей промышленности, то есть дотирование шло не непосредственно сельскохозяйственным производителям, а через переработчиков их сырья. Опыт неудачный: переработчики тут же значительно повысили себе зарплату и продолжают эту тенденцию. Например, в начале 1993 года заработная плата руководства мясокомбинатов взлетела в четыре раза, не считая теневых доходов. Это, конечно, разврат.

Как я полагаю, система косвенного субсидирования все равно пока сохраняется, хотя ее и предлагают отменить. Она существует как эквивалент прежнего закрытого распределения. Например, если тот же мясокомбинат отдает кому-либо свою продукцию по отпускной цене, то эта категория потребителей получает таким образом колоссальные льготы, фактически ту же самую косвенную субсидию. Очевидно, что этим пользуются какие-то привилегированные потребители, которые в свою очередь также оказывают мясокомбинату определенные услуги. По сути дела это хорошо знакомая нам система закрытого распределения, только в другой форме, гораздо более удручающей, чем раньше, из-за полного произвола цен.

 

-- Вы критикуете систему явных дотаций, которая, на ваш взгляд,только усугубляет хаос. Как же тогда надо действовать?

-- Я считаю, что не надо было торопиться. А сейчас мы зашли уже так далеко, что и назад идти тяжело, и вперед идти некуда. Но если бы можно было вернуться назад, то, конечно, прежде всего следовало бы сдерживать раскрутку цен, имея в виду изменение пропорций в стоимостной структуре между ценами на первичное сырье и на продукты переработки. В первую очередь речь идет о таких межотраслевых связках, как топливо и продукция сельского хозяйства или металл и оборудование, и т.д. Хотя эти изменения структуры цен, несомненно, относятся к категории прогрессивных и адекватных для развитой экономики, однако проводить их надо постепенно, по крайней мере помесячно, договариваясь об изменении уровня цен по всем отраслям. Договариваться должны были бы отраслевые ассоциации производителей между собой и государством. При этом субъект договора с государством -- сама ассоциация производителей. Такой процесс сделал бы движение цен дискретным, регулируемым. При заключении подобных договоров можно было бы выправить некоторые диспропорции.

Если бы у нас произошло просто распухание цен, в этом еще не было бы ничего страшного. Разрушительное начало заключено в разнотемповом движении цен, в изменении их структуры. В результате отрасли перестают быть рынками друг для друга, пропадает их взаимная покупательная способность. Очевидно, что при разумном регулировании цен удалось бы многое нормализовать. Нельзя сказать, что цены у нас совсем вышли из-под контроля. Например, на нефть их удавалось сдерживать, но над ценами на металл, на основную химическую и некоторые другие виды продукции контроль был совсем потерян. А механизм контроля, пусть даже частичный, все-таки необходим. Он позволяет сдерживать рост цен и корректировать их относительное движение. Сейчас же, как я уже говорил, само изменение структуры цен является фактором их роста, то есть получается, что, пока у нас будет меняться структура цен, сохранится действие инфляционного механизма. В свою очередь фактором изменения структуры цен является крайне неблагоприятный для нас валютный курс, стимулирующий удорожание сырья, материалов и т.д. Но об этом у нас уже шла речь.

-- Правильно ли я вас понял, что к изменению внутренней структуры цен нас подталкивает ее несовпадение с мировой структурой цен?

-- Да, именно так. Такое несовпадение могло бы быть для нас совершенно безболезненным, если бы не искусственно завышенный валютный курс, который является переходником от мировой структуры цен к внутренней. Очевидно, что внутреннее регулирование цен должно совмещаться с регулированием валютного курса. Одно без другого невозможно. Необходимы ограничения на право оперировать валютой.

Мне кажется, наше правительство не понимает самого главного: источник инфляции заключен не в избыточной денежной массе, а в самом изменении структуры цен при данном валютном курсе. Поэтому и метод борьбы с инфляцией должен состоять не в том, чтобы сдерживать кредитную и бюджетную экспансию. Само освобождение цен при их неустойчивой структуре подобно лавине, которую, спровоцировав, уже не остановишь. Правительство же борется с источником инфляции, подразумевая под ним избыточные бюджетные расходы. На мой взгляд, это не просто заблуждение -- это непонимание механизмов развития нашей экономики. А понять их можно, если пристально ее изучать. Мне было приятно читать исследование сотрудника нашего института А. Белоусова: он работает автономно от меня, но приходит к таким же выводам, какие делаю я из анализа сложившейся ситуации. К сожалению, некоторые экономисты, как мне кажется, не подготовлены решать стоящие перед нами проблемы с точки зрения знания ими реалий нашей экономики.

 

-- Что произойдет, если ограничить бюджет, как обещал БорисФедоров?

-- Да не получится этого! Это только претензии на экономическое диктаторство. Бюджетные сферы подконтрольны, но сами предприятия и коммерческие структуры остаются вне контроля. Уже были такие ситуации, когда зарплата врачей, учителей, научных работников просто проваливалась. Сейчас под лозунгом борьбы с инфляцией опять начнутся "поиски под фонарем", то есть там, где можно надавить.

 

-- А где можно надавить?

-- Для этого имеется вся непроизводственная сфера, которая существует за счет бюджетного финансирования. Здесь можно сэкономить на зарплате. Кроме того, можно еще раз сократить военный заказ, свести до минимума бюджетную поддержку пусть сейчас бездействующих, но еще не умерших производственных мощностей в оборонной промышленности. Можно сократить субсидии угольной промышленности. И так далее.

 

-- А доходную часть бюджета можно увеличить?

-- Если говорить о налоговых поступлениях, то здесь трудно сказать что- либо. Можно, наверное, что-то получить с сырьевых отраслей, если им увеличить налоги, но нефтегазодобыча -- это такая сфера, где откладывать инвестиции нельзя. Эти отрасли сами раскручивают механизм повышения цен на инвестиционные товары, и в результате рост налоговых поступлений будет съеден инвестициями в них же. Причем такие инвестиции будут расти, поскольку имеется элемент саботажа со стороны руководителей добывающих предприятий. Связан он с тем, что у них мотивы наращивания объемов добычи во многом исчезли, поскольку они могут прожить и при меньших объемах.

-- Но ведь с ростом добычи выделяемая им экспортная квота увеличится?

-- Нет, это не факт. Руководители добывающих предприятий в этом не уверены. Во всяком случае они прикрываются все время тем, что у них нет достаточных инвестиций, нет оборудования. Поэтому капиталоемкость в этих отраслях будет расти.

-- Как я понял, выбить деньги для пополнения доходной части бюджета особенно не из кого и сэкономить тоже особенно не на ком?

 

-- Да, ситуация такова, поэтому не надо строить иллюзий. Мне кажется, что наша экономика пока еще не регулируется через финансы, поэтому в ней невозможно создать такую систему, когда все дотации станут явными. Что значит сделать дотации явными? Это значит, все те связи и ту систему распределения, какие существовали раньше, выразить через некий финансовый суперцентрализм. Другими словами, жесткое распределение натуральных ресурсов нужно заменить жесткой системой финансового централизма, которая воспроизвела бы все прежние связи, прежние нагрузки, смогла бы имитировать прежнее административное давление. Понятно, что построить такой механизм очень трудно, особенно в условиях растущих цен. И некие абстрактные замыслы здесь несостоятельны. Остается подозрение, что за этими замыслами стоят какие-то политические предпочтения и начальным моментом является не экономика, а политика, борьба за власть.

-- Что будет, если правительство решит диктаторским способом ограничить бюджет, не идя ни на какие уступки?

-- Получится так, что заработная плата работников промышленности станет в три--пять раз выше зарплаты работников непроизводственной сферы. Если будет лишена субсидий угольная промышленность, то тогда придется, как минимум, субсидировать население и производство черной металлургии. Отказ от субсидий означает спад производства в тех отраслях, которые будут их лишены. Если, например, мы не дадим субсидий угольной промышленности, то

"просядет" черная металлургия. В результате сильные бюджетные и особенно кредитные ограничения приведут к спаду производства и к возрастающему разрыву в уровне жизни различных групп населения.

-- По каким конечным потребителям ударит спад в черной металлургии?

-- Наиболее крупные потребители продукции черной металлургии -- это сельскохозяйственное машиностроение, транспортное машиностроение, строительные машины, все тяжелое машиностроение, энергетическое оборудование. Военная промышленность является менее металлоемкой. Все перечисленные отрасли, кроме военной, уже сейчас находятся на грани банкротства, особенно сельхозмашиностроение. Если будут и дальше повышаться цены на металл, в результате многие отрасли, которые пока еще функционируют (пусть даже ценой расточительного режима инвестирования), перестанут функционировать вовсе. Если мы сейчас нарушим сложившийся режим инвестирования, то нарушатся самые существенные элементы нашего воспроизводственного механизма, ускорится спад производства в добывающих отраслях и т.д. Многие вещи просто опасно трогать. У нас и без того уже наступил значительный спад.

Гайдар, когда он возглавил правительство, так и не выбрал твердой линии поведения. С одной стороны, он отпустил цены и какое-то время сдерживал бюджетно-кредитную экспансию, но, с другой -- вынужден был затем пойти на денежные вливания предприятиям, поскольку испугался спада производства. Похоже, Федоров этого не боится. Во всяком случае, если Гайдар на крайние шаги все-таки не пошел, то Федоров заявил, что к этому готов. Но это ведь только заявление. Кредиты все равно придется давать.