Беседа тринадцатая

 

 

О частичном восстановлении планового начала в экономике. Необходимость централизованных усилий для нормализации структуры экономики. Проинфляционное и антиинфляционное инвестирование в условиях разной ценности рубля в отдельных секторах экономики. Долгосрочная стратегия преобразования ВПК. Структурная перестройка невозможна без привлечения потенциала оборонного комплекса. Угроза деградации гражданского сектора экономики и анклавизации страны.

 

 

-- Недавно состоялось очередное, четвертое заседание национального

«Круглого стола»¹,в котором вы участвовали, и речь шла о роли государства в экономике. Пожалуйста, расскажите о вашей позиции на этой встрече.

-- Ряд участников "круглого стола", и я в том числе, пыталась отстоять позицию, согласно которой роль государства в наших экономических преобразованиях должна быть весьма значительной. Выступавшие приводили в обоснование такой позиции в основном следующие аргументы. Во-первых, в нашей экономике собственность на 90 процентов является государственной, и ею необходимо управлять, так как это не просто собственность, а -- хозяйство. Второй аргумент был построен на аналогии. Наш переходный период от милитаризованной экономики к гражданской сходен в главных своих чертах с тем периодом, который переживала Америка после второй мировой войны. Тогда элементы государственного вмешательства в американской экономике были очень сильны. В этом отношении наша экономика находится в похожей ситуации, хотя и с совершенно другим наследством.

Аргументы, которые я назвал выше, в принципе правильны, но, на мой взгляд, слишком поверхностны. Гораздо более существенный аргумент состоит в следующем: управлять нашей экономикой плановым методом нужно хотя бы потому, что безусловно сохраняется инерция самого типа воспроизводства, при котором государство играло очень важную роль. Суть этой инерции в том, что в течение десятилетий одной из главных функций государства являлось поддержание экономического равновесия, причем сама экономика обладала крайне неравновесными свойствами, которые постоянно требовали упреждающих инвестиций. Сейчас эти свойства экономики не утрачены, они сохраняются. Хотя, возможно, ее перегрузка, связанная в прошлом с бременем милитаризации, несколько ослабла, тем не менее появились другие источники перегрузки и при этом остались такие дестабилизирующие факторы, как низкие технологии, капиталоемкость энергосырьевого производства и т.д.

Отсюда понятно, что в функции государства по-прежнему должно входить упреждающее инвестирование, некое плановое поддержание равновесия. Поэтому, исходя из специфики нашей экономики, нам необходим такой орган, как Госплан, или что-то вместо него для обеспечения упреждающего инвестирования и поддержания равновесия. Но при этом необходима некая долгосрочная стратегия, которая создала бы стимулы для экономической деятельности отдельного предприятия. В настоящее время такая стратегия отсутствует, то есть она не является существенной компонентой экономического поведения предприятий.

Таким образом, с одной стороны, у нас нет рынка капитала, тем более -- производственного капитала, а с другой стороны, у предприятий нет пока долгосрочных стратегических мотиваций. Государство в этих условиях остается все-таки главным носителем функций поддержания равновесия, и до тех пор, пока не возникла система самонастройки экономики, что-то вроде Госплана должно существовать.

За время, прошедшее с тех пор, как вышел Закон о предприятии, самостоятельность предприятий зашла слишком далеко. По этой причине их отношение к воссозданию прежних структур регулирования экономики будет, конечно, негативным. Но объективная необходимость в таких структурах есть. У предприятий сейчас мотивации для инвестирования отсутствуют не только по причине инфляции. На Западе предприятия для своего выживания формируют определенную стратегию. У нас же они, если и реализуют некую стратегию, то совсем иного типа. Существование многих наших предприятий в значительной мере связано с задачей сохранения коллектива, с обеспечением минимума заработной платы, а забота о поддержании производства и обеспечении рынка сбыта отодвигается на второй план. И здесь вполне приемлемым оказывается даже сужение производства, если это соответствует интересам управленческой элиты и коллектива. Иначе говоря, стратегии, связанной с долгосрочными инвестициями, у многих наших предприятий нет. Поэтому попытка реанимации каких-то функций Госплана является вполне оправданной, хотя за такие слова я рискую угодить в число "консерваторов", "противников реформ" и т.д.

Восстановление планового начала должно выражаться прежде всего в том, что государство берет на себя ответственность за специальные инвестиции в экономику, необходимые для предотвращения ее разрушения. Нужно, чтобы оно нашло какие-то способы наладить инвестиционный процесс. При этом, естественно, требуется решить, что делать с предприятиями, как восстановить управляемость ими.

-- Мне кажется, что сам центр управления нашей экономикой захвачен лоббистскими структурами. Поэтому сигналы о ресурсных и инвестиционных запросах, поступающие из этого центра, скорее всего диктуются снизу лоббистскими группировками, зачастую вопреки всякой экономической целесообразности. Что вы думаете по этому поводу?

-- Я допускаю, что определенные министерства и парламент в каких-то случаях выражают волю подобных групп. Но есть и другие примеры. Допустим, Газпром, ранее возглавлявшийся Черномырдиным, представляет собой группу предприятий, которые учитывают интересы долгосрочной перспективы. В какой-то степени их деятельность, можно сказать, выражает народнохозяйственную позицию. Они не снизили объемы производства, поддерживают их на необходимом уровне.

Вероятно, у нас имеется и то, и другое. Нельзя однозначно утверждать, что верхние эшелоны власти являются тотальными представителями нижних лоббистских групп. Тем не менее, если у нас не будет ясного национального самосознания, экономического самосознания, если на самом верху управленческой пирамиды общенациональная экономическая идеология окажется дезинтегрированной, то есть не будет единой экономической воли, тогда ничего хорошего ожидать, конечно, не приходится. Единая экономическая воля должна идти и от парламента, и от президента, и от правительства.

-- Но ведь сейчас в экономике продолжается то же, что и в прошлом: властные структуры, люди, которые в них задействованы, испытывают известный страх перед населением и стараются обеспечить людям какой-то, как вы говорили, "скорбный минимум". В той мере, в какой они боятся населения, -- в той и дают средства, и только в этом проявляется их экономическое сознание.

-- Я бы не сказал, что нынешняя ситуация тождественна прошлой. Действительно, раньше взаимоотношения властей с населением были жестко отмерены: существовал совсем короткий поводок, и мера его натяжения очень чувствовалась. Сейчас эти взаимоотношения, хотя их тип, безусловно, остался тем же, приняли хаотический, импульсивный характер.

-- Но это лишь одна сторона дела. Другая -- то, что уменьшилось количество приоритетных направлений жизнеобеспечения, которые гарантируются государством. Раньше минимум жизнеобеспечения выдерживался по большему числу позиций. Ныне из числа безусловных гарантий остались тепло в квартирах, хлеб -- и это едва ли не все.

-- Конечно, круг ответственности государства за благополучие граждан очень сильно сузился. Тем не менее вы сами отмечаете, что тарифы на тепло и электроэнергию для населения занижены в несколько раз по сравнению с себестоимостью. Это иллюстрация того положения, что рыночные отношения имеют определенные границы и есть сферы прежнего социализма, куда рынок не допускается. В их число входит и сфера коммунальных услуг. Причем в данном случае издержки несет не бюджет, а региональная обрабатывающая промышленность. Перераспределение осуществляется через региональный бюджет. В итоге та дотация населению, которую платит мэрия, ведет к повышению тарифов на электроэнергию и тепло на предприятиях, снижая их способность к экономическому выживанию.

Вообще сейчас нет сколько-нибудь определенной экономической политики. Например, нет ясного представления о том, как будет происходить обеспечение людей жильем. Фактически отсутствует здоровая политика в отношении сельского хозяйства как базы снабжения продовольствием. Вот в Татарстане дается гораздо больше дотаций в сельское хозяйство, чем в среднем по России, там меньше нападок на колхозы и совхозы -- и соответственно положение данной отрасли более стабильно. Это объясняется тем, что в Татарстане в руководстве сохранилась старая партийная элита, сохранились прежние взаимоотношения между верхним уровнем управления и низовыми предприятиями сельского хозяйства, как и промышленности. В целом же по Российской Федерации политика в области сельского хозяйства довольно сумбурна, перспективы всей отрасли остаются достаточно неясными и мрачными. А это во многом определяет собой и перспективы взаимоотношений властей и населения, так как обеспечение продовольствием является очень важной компонентой социальной политики.

К социальной политике прямое отношение имеет проблема безработицы. Как мы уже говорили, ведутся безответственные разговоры о том, что безработицу нужно допустить в угоду неким рыночным принципам, бесконтрольному изменению структуры цен. Причем в данном случае речь идет о массовой безработице.

Таким образом, можно сказать, что раньше социальная политика, хотя и была жесткой, циничной, но существовали определенные допуски, по которым контролировались все ее направления, то есть существовал некий набор контролируемых параметров. Поэтому населению было ясно, чего можно ожидать от правительства в ближайшей перспективе. Нельзя утверждать, что такого рода социальная политика эффективна, но некоторый уровень ответственности у нее все же был, если допустить, что цинизм может сочетаться с ответственностью. Сейчас этого нет.

В журнале "Век XX и мир" была опубликована статья Драгунского, отражающая крайнюю точку зрения по вопросам социальной политики². Я бы сказал, что это цинизм, граничащий с хулиганством. Автор статьи считает, что наша страна входит сейчас в такой период, когда 10 процентов ее населения будут жить при капитализме, то есть иметь хорошие автомобили, хорошие квартиры и т.д., а остальные 90 процентов не смогут войти в капитализм и вынуждены будут жить плохо. Эти люди останутся обездоленными, и для их возможного усмирения необходима сильная полиция.

У наших радикальных реформаторов имеется большой соблазн пойти по такому силовому пути, то есть просто пренебречь основной массой населения. Фактически они все время колеблются между двумя точками зрения. Первая -- это известная осторожность по отношению к населению, вторая -- политика с позиции силы, переход к экономической диктатуре. Но для экономической диктатуры необходима новая власть, да и вообще совершенно не ясно, к чему это может привести. На мой взгляд -- только к еще большему упадку экономики. Так что если рассматривать возможность верхних эшелонов власти рационально управлять экономикой, то такая возможность мне кажется довольно проблематичной.

-- Здесь, на мой взгляд, нужно рассмотреть возможность интеграции власти в экономику. У разных ветвей власти, а также у разных ведомств, разные мотивации, и борьба между ними поглощает всю энергию управления.

-- Я бы сказал, что какое-то добронамеренное ядро специалистов в области управления экономикой все-таки существует. И главный фактор сбоя мотиваций -- не влияние неких сил, преследующих эгоистические интересы, а то, что свое бессилие, возникшее в результате разрушения старых институтов власти, эти специалисты пытаются прикрыть лозунгами рынка, псевдоориентацией на него. Такая позиция для них сейчас достаточно удобна: катастроф пока нет и отвечать им ни за что не надо. Подобное состояние безответственности может оказаться для многих из этих людей предпочтительнее, чем необходимость брать на себя тяжелую ответственность. Но ситуация ухудшается, и рано или поздно придется предпринимать какие-то шаги, причем в условиях политического сопротивления, когда по поводу всякого "консервативного" действия будут наклеиваться политические ярлыки, например "реанимация командно-административной системы", "восстановление директивного плана" и т.д. И все время нужно будет доказывать, что за этими шагами стоят чисто экономические соображения, а не политические мотивы. Таким образом, люди, о которых я говорю, с одной стороны, боятся политического давления, а с другой -- просто профессиональной ответственности, которая очень тяжела.

Проявление подобной человеческой слабости при решении трудной задачи и является, на мой взгляд, главной причиной того, что сохранившееся у чиновников высокого ранга чувство ответственности за положение дел в стране не может реализоваться. Это чувство должно быть сцементировано единой политической волей, сильной властью над чиновничьим аппаратом. Другими словами, всю нашу чиновничью элиту может заставить работать консолидация в верхних эшелонах власти. Но существующая сейчас политическая дезинтеграция означает определенное безвластие. В таких условиях попытка взять на себя ответственность чревата многими отягчающими обстоятельствами. Например, Министерство экономики так и живет: с одной стороны, там понимают, что экономика идет под уклон, а с другой -- их устраивает положение, когда можно какое-то время безопасно жить, ссылаясь на рыночные отношения, а затем уйти от ответственности.

Понятно, почему психология таких временщиков сейчас преобладает: попадая в солидное министерское или ведомственное кресло, человек набирает политические очки и затем занимает еще более престижное место. И все же, мне кажется, инстинкт самосохранения должен на каком-то уровне сработать. Я думаю, что у президента, правительства, парламента этот инстинкт есть, но он настолько нейтрализован многими обстоятельствами нашей жизни, что мало в чем проявляется. Может быть, нам еще необходимо пройти некий круг страданий и тягот, например, столкнуться с необходимостью карточной системы, чтобы обратиться к адекватным способам управления экономикой. После того как мы ударимся о стену, плановые способы станут восприниматься как вынужденные, хотя эта вынужденность адекватна уже сегодняшнему состоянию нашей экономики. Таким образом, проблема политической консолидации, которая позволила бы претворить экономическое самосознание в какую-то действенную силу, сейчас весьма актуальна.

Конечно, в складывающейся ситуации трудно быть оптимистом. На мой взгляд, хотя это и противоречит общепринятой трактовке, именно такая ситуация описана в знаменитой книге Оруэлла "1984". Когда я ее читал, мне все время казалось, что существование привилегированной элиты с ее тайнами и "пролов" -- это то, что характерно для своего рода гибрида социализма и капитализма.

 

-- У Оруэлла описано стабильное общество, жестко централизованное.

-- Да, конечно. Но мне кажется, что если у нас произойдет стабилизация, то наше общество может превратиться в нечто подобное. Уже сейчас у нас слишком многое построено на обмане, использующем псевдорыночную терминологию.

-- Вы говорите о необходимости некой экономической воли, основанной на государственном самосознании. Но как раз этого-то и нет -- в верхах сплошной раздрай. Откуда же возьмется в таких условиях целостная политика?

-- Меня, как и всех, конечно, очень беспокоит тот раздрай, о котором вы говорите, и он, безусловно, может привести к самым печальным последствиям. Но я исхожу из того, что есть некие меры, связанные с централизацией экономики, осуществление которых объективно необходимо. Чем дольше откладывается их реализация, тем тяжелее положение в экономике и тем неотвратимее необходимость этих мер. Конечно, тот уровень централизации экономики, который существовал раньше, теперь невозможен. Но у нас нет выбора: наша экономика по своим свойствам и своей инерции требует крупных инвестиций в различные отрасли народного хозяйства -- нефтяную промышленность, инфраструктуру и т.д. Без этих поддерживающих инвестиций она просто не может существовать.

Вы спрашиваете, соберем ли мы политическую волю, претворим ли ее в экономическую волю и реализуем ли совершенно необходимую нам функцию государства в подходящих формах. Если нет, то при дальнейшем спаде у нас может возникнуть нечто вроде коммунистической или патриотической диктатуры, которая сделает это, не считаясь ни с чем. Это, конечно, будет катастрофа. Но мне кажется, что еще есть возможность ее упредить. Нужно только осознать, что, не восстановив некоторых старых институтов, адекватных существенным характеристикам нашей экономики, наше хозяйство просто не выживет как единый экономический организм. Например, для таких экономик, как в США или западноевропейских странах, Госплан не требуется, но у нас совсем другая ситуация.

 

-- Давайте вернемся к "круглому столу". Насколько там прозвучало то, о чем вы сейчас говорите?

-- Беседуя с участниками "круглого стола", я пытался объяснить, что то структурное пространство, в котором существует наша экономика, не адекватно рынку. Пока мы это пространство не нормализуем, пока структурные характеристики экономики не станут адекватны рыночным, до тех пор рыночная стихия будет оставаться для нашего общества разрушительной. Я имею в виду технологические перепады, перепады в издержках, негативные последствия освобождения цен. Нормализовать же структуру нашей экономики можно пока только с помощью централизованных усилий. Рыночные силы, если они не могут действовать, то они и не действуют, а это значит, что вместо них действуют какие-то другие силы -- силы дезинтеграции.

Мы уже говорили о том, что существует двоякая задача поддержания равновесия в нашей экономике и вместе с тем ее целенаправленной структурной трансформации. Такую трансформацию можно интерпретировать как подготовку к рынку. Главным звеном структурной перестройки должна стать ликвидация технологических перепадов и перепадов в уровнях издержек. В этом случае движение структуры цен в сторону мировых не будет столь разрушительным, как сейчас.

Нормализация структуры экономики и поддержание равновесия требуют, конечно, денежных затрат. И здесь мы сталкиваемся с обвинением в том, что наша программа носит инфляционистский характер. Но я считаю, что, выдав целенаправленные кредиты и создав тем самым определенный инфляционный импульс, мы одновременно погасим другой источник инфляции, гораздо более мощный. Ведь вопрос заключается не столько в том, инвестировать или не инвестировать, сколько в том, во что вкладывать инвестиции и куда давать кредиты.

Эти вопросы нужно решать с учетом того, что в нашей экономике до сих пор нет полноценных денег. Наши рубли по-прежнему не эквивалентны друг другу в разных секторах экономики, поэтому полноценность рубля зависит от адреса его вклада. В одном направлении рубли будут весьма полноценны, их покупательная способность будет высока, а в другом -- значительно ниже. Дело в том, что в экономике с нивелированной оплатой труда плата за товары и услуги, создаваемые трудом высокой квалификации, с привлечением больших научных разработок, и плата за дешевый ширпотреб примерно одинаковы. Нивелировка заработной платы, доходов, отсутствие эквивалентности в оплате труда приводят к тому, что нет и эквивалентного рубля, нет полноценных денег. Это необходимо понимать тем, кто уже сейчас подходит к нашей экономике с меркой денежного хозяйства. В такой экономике, как наша, полноценного денежного хозяйства быть не может. У нас рубль становится наполненным только в том случае, когда он адресуется в высокотехнологичное экономическое пространство.

Это отлично понимают те, кто живет в настоящей рыночной среде. Приезжая из Соединенных Штатов и поменяв доллары на рубли, они покупают у нас только те товары, которые очень дороги в США из-за высокой технологичности, а за рубли их можно приобрести относительно недорого.

 

-- А что именно покупают?

-- В первую очередь покупаются военные технологии, научные разработки, которые в США оплачиваются в десять--двадцать раз дороже.

Но вернусь к основной теме. Как видим, следует различать проинфляционное и антиинфляционное инвестирование. Первое направлено в основном в неплодотворные сферы, где рубль является неполновесным. Антиинфляционное инвестирование, наоборот, способствует наполнению рубля. Если с этой точки зрения просмотреть программы Министерства экономики, то обнаружится, что существуют отдельные программы по сельскохозяйственному машиностроению, по лесопромышленному комплексу и конверсионная программа. Это и есть инфляционное инвестирование, когда всем сестрам дают по серьгам.

Понятно, что ресурсы с высокими техническими свойствами сосредоточены в военнопромышленном комплексе, и только соединение конверсионных программ с другими даст положительный эффект. Антиинфляционное инвестирование должно быть направлено на задействование технологических и человеческих ресурсов с высокими качественными свойствами. Масштабы его, на мой взгляд, могут быть не очень велики, но оно абсолютно необходимо для проведения структурной политики, конечная цель которой -- преодоление диспропорции на отставшем фланге нашей экономики. Такого рода инвестиции потенциально весьма эффективны, и рубль в этом случае будет наполнен.

Сейчас Министерство экономики искусственно разрывает все направления инвестирования. Понятно, что здесь дело не столько в злонамеренности правительства и чиновников, сколько в том, что ВПК все еще обладает значительным потенциалом самодостаточности, сильны его охранительные тенденции. Это и дает возможность влиятельным силам в ВПК диктовать свои условия при проведении конверсии. Но та конверсия, которую они сами проводят, всегда будет ориентирована на то, чтобы сохранить свои старые позиции, связанные с производством вооружения, и создавать себе тем самым какие-то поплавки для выживания.

Тут есть своя логика: действительно, ситуация в стране сейчас довольно неопределенная, и ВПК необходимо в этих условиях обеспечить себе условия выживаемости, удержания на плаву. Это возможно с помощью торговли оружием, а также создания некоторых частных секторов для производства товаров на экспорт. Никакой долгосрочной стратегии, тем более стратегии, ориентированной на ликвидацию наших технологических провалов в гражданской промышленности, у самого ВПК нет и не будет. Он собирается выживать сам по себе, и гражданские отрасли от этого ничего не получат. Поэтому я и настаиваю на том, что необходима единая народнохозяйственная стратегия, идущая сверху, пусть даже с элементами силового давления на предприятия, реализуемая через селекцию предприятий, включая полное перепрофилирование некоторых из них. Другими словами, моя программа в каком-то смысле предусматривает жесткое обращение с ВПК.

Очевидно, что на предприятиях ВПК никто из директоров, пока он остается директором, не захочет никаких радикальных перемен в своей отрасли. Если такое вдруг случится и какое-либо предприятие начнут перепрофилировать, то на его директора обрушится тяжелейшее бремя. Никто не хочет на себя так много брать. В лучшем случае эти директора готовы заняться решением каких-то частных задач, например, выделить на своем производстве один цех для производства гражданской продукции. Таким образом, масштабы возможных действий со стороны руководства на предприятиях ВПК совершенно не соответствуют масштабам стоящих перед народным хозяйством проблем -- я имею в виду поддержание экономического равновесия, технологическую трансформацию, модернизацию производства.

Вывод отсюда такой: нам никогда не удастся преобразовать структурное пространство нашей экономики, сделать его адекватным рынку, пока за это не возьмется государство. В первом приближении такой тезис звучит вроде бы парадоксально, но на деле получается, что чем больше мы будем идти на поводу частных интересов, тем дальше от рынка будет находиться наша экономика. Например, частные интересы директорского корпуса в ВПК могут способствовать только весьма ограниченным преобразованиям, так как директора ориентированы в основном на выживание, а не глобальные стратегические цели.

Нельзя, конечно, отрицать, что за высказанной мной позицией чувствуется субъективный подход сторонника планового хозяйства. Но надо иметь в виду, что нашу экономику сгибало в бараний рог именно государство, и только оно может "распрямить" эту систему хозяйствования. Все же способы самодействия приведут в лучшем случае только к частным, локальным, несущественным результатам. Например, ВПК будет, конечно, по-прежнему ориентироваться на производство и экспортную продажу оружия, что весьма опасно и неперспективно. При этом правительство и Министерство экономики могут принимать очень благонамеренные решения относительно модернизации и реконструкции производства, но если не задействовать резервы ВПК, то база для реализации подобных решений окажется весьма слабой. Существуют, конечно, и другие ресурсы, например, западные технологии, их кредиты и инвестиции, но они пока к нам не приходят.

Выступавший на вышеупомянутом "круглом столе" Малей³ заявил, что ВПК трогать нельзя, так как он способен производить все что угодно. Например, один из военных заводов может производить мини-тракторы на уровне космической техники, но при этом очень дешевые. Данный пример как раз и показывает, что ВПК обладает колоссальным потенциалом. Тем не менее я уверен, что подобные производства будут занимать в этой отрасли весьма ограниченное место. База ВПК дает возможность нашей экономике сильно продвинуться в соответствии с уровнем квалификации задействованных там людей. В этом и заключается ее главный ресурс. Для нас будет трагедией, если с таким человеческим потенциалом мы скатимся до уровня экономики африканских стран. В этом случае наиболее квалифицированные и дееспособные люди разбегутся, эмигрируют в более цивилизованные страны, усилится "утечка мозгов", как уже было в истории России, например в 1917 году. Не успел у нас нарасти новый слой научной и технической элиты, как его собираются снова снять. Еще одна такая операция над нашим обществом не может пройти бесследно, она грозит умственной и нравственной его деградацией.

-- Нельзя ли пояснить, что будет, если мы пойдем вслед за частными интересами?

-- Это вполне реальная опасность. В таком случае произойдет колоссальная дезинтеграция страны. Причем в первую очередь будут реализованы частные интересы производственных групп, занимающихся добычей сырья. В результате появятся острова благополучия в нищей стране. Подобные острова появятся и в сфере высоких технологий, например в машиностроении. Преобладающей для них будет экспортная ориентация. Другими словами, произойдет некоторая анклавизация страны. Вся остальная экономика будет находиться на чрезвычайно низком уровне: низкая оплата труда, низкие технологии и соответствующая им ментальность.

Если в нашей стране в доперестроечный период имело место противоречие, при котором образованные, квалифицированные люди получали неадекватно низкую заработную плату и обслуживали примитивные технологии, то сейчас уровень квалификации и образования в нижнем слое экономики постепенно понизится, станет адекватным уровню оплаты труда. И если раньше эксплуатация низкотехнологичного фланга экономики служила накоплением для высокотехнологичного, то есть между ними существовало некое взаимодействие, то в новой ситуации они будут очень слабо между собой связаны.

Другими словами, у нас наряду с благополучными анклавами высоких технологий и производства сырья, энергии останется неблагополучная, низкоуровневая экономика. Такая структура сравнима с экономикой, например, Индии или стран Латинской Америки, где есть сильные корпорации, работники которых живут по меркам современной жизни, но одновременно существует значительный нижний слой. Динамического взаимодействия между этими слоями нет или оно очень слабое. Таким образом, существует опасность превращения нашей экономики в стоячее болото с разбросанными по нему отдельными островами благополучия.

 

¹ «Круглый стол» -- общественно-политический форум, образованный по инициативе VII Съезда народных депутатов РФ в начале 1993 года для выработки рекомендаций к программам антикризисных мер и развития реформ. С февраля по сентябрь 1993 года являлся постоянно действующим консультативным органом, в работе которого принимали участие представители правительства, ученые, руководители производства, народные депутаты и др. Ю.В.Яременко был участником "Круглого стола" от Российской Академии Наук и выступал на четвертом заседании в апреле 1993 года.

 

² См.: Драгунский Д. Имперская судьба России: финал или пауза. -- "Век XX и мир", 1992, N 1, сс. 19--24.

^{3 С}м. сноску 2 в беседе шестой.